Человек так странно устроен, что ему всегда хочется знать, что будет дальше, потом. Хотя, как правило, лучше бы он этого не знал. Для собственного спокойствия. Ну, скажем, хорошо ли жить, зная, что 9-го сентября твой дом взорвут террористы, и нет ни какой возможности быть в это время в другом месте? Но, тем не менее, желает знать, не жалеет средств на всякого рода предсказателей. Боится, но хочет.

Конечно, хорошо узнать, что откроешь какую-нибудь теорию, за что благодарное человечество воздвигнет, возможно, памятник. Уж портреты развесит наверняка. Но это удовольствие будет омрачено и знанием того, что завистники будут сразу, а портреты потом, очень потом. Среди самых нуждающихся в прогнозах можно указать не только политиков (это их профессиональная потребность), но и предпринимателей. Правда, политику что? Ну, в случае чего провалится на выборах, и только. А предприниматель рискует всем своим состоянием, если поставит его не на ту коммерческую идею. И, как показывает статистика, в большинстве случаев предприниматель (точнее, его капитал) ставит именно не на ту идею и “вылетает в трубу”. Вот знать бы заранее, во что можно вкладываться, а во что нет!

Есть спрос на прогноз, есть и предложение. В США сегодня здравствуют и процветают буквально десятки тысяч прорицателей, пудрящих мозги обывателям прогнозами насчёт их (обывателей) нелёгкой судьбы, если они не обеспечат её должным финансированием разработки этими же прорицателями туманных рекомендаций, необходимых для её улучшения. И конкуренции между ними особой нет, как ни странно.

Методы прогноза развивались. Они превращались из совсем примитивных и ненадёжных приёмов во всё более точные и надёжные. А можно ли спрогнозировать метод прогноза будущего, который был бы ну очень надёжным? Проследим же за тем, как изменялся со временем метод прогнозирования.

История сохранила нам свидетельства, как древние эксперты (называемые тогда жрецами и оракулами) удовлетворяли нетерпеливое любопытство своих правителей и сограждан по поводу, скажем, предстоящего военного или торгового похода. Неудачливых оракулов, как правило, ждала невесёлая перспектива выяснения отношений с клиентом, а к жизни (особенно чужой) в те времена относились просто. Да и конкуренция, знаете ли. В общем, в среде предсказателей не мог не возникнуть интерес к, скажем так, научному обоснованию прогноза. Везение – хорошо, но лучше знать наверняка.

В среде предсказателей (в основном мошенников) встречались, разумеется, и вполне добросовестные люди. Их, как профессионалов, всерьёз интересовала технология прогноза. Из множества древних источников известно, как тогдашние оракулы методом проб и ошибок отчаянно пытались отыскать связь между сегодняшними событиями и будущими. В ход шло всё: звёзды, потроха жертвенных животных, поведение огня, погода, … Иногда случались и счастливые находки. Так родилась астрономия, начавшаяся с изучения движения небесных тел и связи их с сугубо земными событиями. Уже первые космогонические модели позволили предсказывать затмения, разливы Нила – явления, насущно необходимые жрецам.

Всё это обставлялось, разумеется, должным образом – как выяснение воли богов. Но профессионалам стало ясно, что технология прогноза целиком упирается в понимание механизмов процессов, наблюдаемых нами в форме отдельных явлений. В сущности, любая теория есть попытка описания механизма процесса, явления которого нам необходимо зачем-то предсказывать. То есть, любая теория – уже метод прогноза. И если с помощью предлагаемой кем-то теории нельзя сделать прогноз, то её и теорией-то назвать нельзя. Поэтому проблема сводится к адекватности теорий и описываемых ими процессов в природе или в обществе. В этом смысле прогноз древних оракулов по внутренностям жертвенных животных вполне отражал тогдашнее понимание. А сохранение подобных методов сегодня вполне объективно показывает степень отсталости широких масс народа.

Как показывает многотысячелетний опыт прорицателей (обильно оплаченный жизнями неудачливых коллег), в деле предсказания важно следующее:

1. Авторитетность, обоснованность прогноза. Обеспечивалась обычно ссылкой на волю богов, духов, теней и т.п. Ну, ещё работали расположение звёзд, титулы прорицателей.
2. Достоверность. Достигалась обычно размытостью текста, допускавшего любые толкования в зависимости от реального хода событий. Искусный текст провоцировал клиента на невольное домысливание. Ну, и ещё максимальной информацией о клиенте (это важнее потрохов, чья роль постепенно свелась только к фону).
3. Форма. Жрецы (оракулы) нередко очень дорого платили за категоричный, но не сбывшийся прогноз.

Предсказание всегда было делом рискованным, но это был профессиональный риск, так как предсказание, передающее волю богов, было одной из основных функций дохристианских религий. Ошибку учли, и со временем прогноз стал обрастать кучей условий, которые клиент должен соблюсти, дабы прогноз сбылся. Это очень важный момент: предсказатели начали строить (пусть и неосознанно) психологические, поведенческие модели. А даже самая примитивная модель даёт лучший прогноз, нежели опора на случайность (типа карт).

Далее предсказатели перестали ссылаться на волю богов. Христианский прогноз стал косвенным: это-де богу неугодно, а в остальном – свободен. Это была уже вполне осознанная попытка влияния на поведенческую модель. Такая форма прогноза обеспечивала определённую стандартизацию социальных процессов, что делало предсказуемыми действия партнёров по торговле, политике, войне. В то же время она избавляла церковных деятелей от ответственности за ошибку в прогнозе, в понимании воли бога, непредсказуемого по определению. Если, мол, что не так, то сам виноват. Тем самым бог превращался в некий стохастизатор, элемент, вносящий случайность во вполне предсказуемые процессы.

Со временем стала заметной тенденция разделения общества предсказателей на две группы. Первая, самая массовая, занималась предсказаниями на, так сказать, бытовом уровне – для рядовых граждан с неприхотливыми запросами и с нулевыми возможностями в отношении санкций за неудачный прогноз. Приёмы предсказателей этой группы практически не изменились за прошедшие тысячелетия. Разве что, как уже указывалось выше, обрастали современным антуражем. Этим промышляет тьма гадалок (или, как их сегодня называют, экстрасенсов) и астрологов.

Надо сказать, что среди них немало от природы сильных психологов. Таким даже короткое общение с клиентом даёт массу сведений об их характере, склонностях, потребностях, возможностях и всём прочем. В совокупности это позволяет гадалке без особого труда отнести клиента к определённой поведенческой модели, из которой уже следуют достаточно стандартные прогнозы. Далее – дело техники: выдаётся необходимо завуалированный и двусмысленный текст, рассчитанный (вековой опыт!) таким образом, чтобы клиент сам домыслил и сопоставил с ним свою реальную жизнь. Да текст этот выдаётся обычно не сразу, а мелкими частями, чтобы обеспечить своевременную корректировку его в связи с реакцией клиента. Степень достоверности такого “прогноза” гадалки очень высока, хотя на самом деле клиент сам делает всё, чтобы реальные события представлялись соответствующими прогнозу. В общем, прогноз гадалки – это мнимый прогноз. Конечно, реальный механизм прогнозов гадалок – пока тайна и от них самих. Они умеют – и всё.

Вторая группа специализировалась на обслуживании серьёзных клиентов (банкиры, короли), от чьих решений зависели судьбы огромных денег и множества людей. Таким клиентам нужны были серьёзные методы с высокой степенью достоверности. Однако что-то серьёзное удалось предложить только в 20-м веке. А до того долгое время даже таким клиентам втирали очки мистикой, едва прикрытой псевдо-научной фразеологией. Спору нет, почти каждый из используемых при этом приёмов опирался на какую-то реальную особенность человеческой психики. В этом смысле они все были объективными. Более того, нередко эти предсказатели сами верили в свои прогнозы. Иное дело, что решали они совсем не ту задачу.

Принципиальной основой новых методов прогноза стало представление о процессах. То есть, люди (по крайней мере, некоторые) стали постепенно понимать, что происходящее не является беспорядочным нагромождением явлений, событий (или проявлением божественной прихоти) что, в общем-то, свойственно обыденному мышлению. На самом деле всё, что мы наблюдаем, есть следствие каких-то процессов, которые далеко не всегда мы пока что в состоянии даже представить себе. Зная же процессы, зная их, так сказать, характеристики, можно буквально рассчитывать их проявления в будущем.

Проблема в таком недвусмысленном виде впервые была поставлена только в середине 19-го века Ф. Энгельсом. Ему впервые удалось отследить вполне чёткие закономерности в развитии ряда социальных и технических систем. Однако отсутствие соответствующего аппарата обработки этих закономерностей вкупе с отсутствием достоверных знаний о законах и системах, наблюдаемых нами в виде закономерных явлений, не позволило ему добиться сколько-нибудь надёжных прогнозов. Интересно, что сформулированные Энгельсом противоречия социальной системы 19-го века и способы их разрешения не имели ничего общего с противоречиями и способами их разрешения, которые он же довольно чётко сумел выявить в более ранних социальных (и не только) системах. Вместе с тем, следует отметить, что разработанная Ф. Энгельсом и К. Марксом экономическая модель развития общества (исторический материализм) в качестве одной из осей развития оказалась жизнеспособной и до сих пор на Западе (в отличие от СНГ) воспринимается вполне серьёзно. Разумеется, с учётом новейших достижений экономической науки и без идеологических наслоений.

Конечно, как и всякая модель, истмат отражает только одну сторону развития общества, но отражает, как выяснилось, достаточно верно, хотя и грубо. В начале 20-го века удалось выявить закономерности развития мировой экономики – знаменитые “волны Кондратьева”, существенно дополнившие истмат. Примерно тогда же (в 30-х) появились первые динамические модели общества А. Дж. Тойнби и, в 50-х годах, Л.Н. Гумилёва (независимо), которые с тех же, в принципе, позиций отражали развитие иных сторон развития общества. По идее Тойнби человечество представляет собой совокупность цивилизаций, которые, как живые организмы, обладают своим жизненным циклом и аналогичной структурой. В общем, это было развитие мысли Шпенглера. Но оба не смогли определиться ни со структурой, ни с критериями, отличающими одну цивилизацию от другой, ни вообще с пониманием термина “цивилизация” и “культура”. Гумилёвская “пассионарная теория этногенеза” прошла дальше, предложив источник энергии (дискомфорт внешней среды цивилизации) и механизм эволюции (различное поведение активных и пассивных групп). Ещё дальше сумел пройти А.С. Ахиезер (1991г.), разработавший понимание культуры как совокупности идеалов, нравственных норм, моделей мышления и миропонимания людей. Ахиезер выявил чрезвычайную устойчивость культуры, что и позволило объяснить множество исторических фактов, не укладывающихся в схемы предыдущих исследователей.

За полтора века (а особенно в конце ХХ-го) было построено довольно много различных схем, которые вполне прилично описывали ряд наблюдаемых закономерностей в развитии человечества (Геллнер, Хантингтон, Фейерабенд и др.). И каждая из них позволяла рассчитать прогноз по “своей” закономерности, который непременно бы полностью сбылся, если бы не другие закономерности. Во всяком случае, потребности политиков в прогнозировании удовлетворялись совсем неплохо.

В начале ХХ-го века обозначились и два основных направления в развитии методов прогноза. Первое основывалось на накоплении фактического материала и выявлении в нём закономерностей, обработка которых с помощью физико-математического аппарата позволяла выйти на определённые экстраполяции. Речь идёт о математических моделях процессов, отражаемых, например, биржами. Особенно в этом деле отличились эмигранты с одной шестой: первая фирма (Нью-Йорк –Иерусалим – Лондон, 1991г.) почти целиком укомплектована “нашими”, из ВПК. Но и аборигены, конечно, показали себя на этом очень хорошо оплачиваемом поприще. “Анализ траектории движения ракеты очень похож на анализ кривой стоимости, - говорит глава фирмы Гарри Пихолз, - и я никогда не сомневался, что эти ребята запросто перейдут от одного к другому”. Правда, только до первой ошибки – большой бизнес ошибок не прощает, потому что и ошибки получаются большие. Нашумевшее банкротство “Бэринг банка”, одного из старейших и крупнейших в Великобритании, произошло именно из-за ошибочного математического прогноза. Но это были только потерянные деньги. А если ошибается политик (а они, похоже, не умеют не ошибаться), то страдает множество народу, гибнут ни в чём не повинные люди (как справедливо отмечал Талейран в адрес Наполеона, ошибка политика хуже, чем преступление политика).

Первое направление было, безусловно, полезным, но весьма дорогостоящим и неперспективным делом. Жизнь, как известно, бесконечно сложна и включает в себя бесконечное же количество явлений, которые можно разбить на множество групп по каким угодно признакам и с каким угодно числом закономерностей. Это вынуждало к разработке уникальных, высокоточных методов экстраполяции с всё более узкой специализацией. Но и с всё более высоким риском ошибки. Поэтому постепенно стало пробивать себе дорогу второе, гораздо более сложное в реализации направление.

Это направление основано на выявлении естественных законов и механизмов, действие которых порождает процессы и приводит к наблюдаемым нами закономерным явлениям, как результатам, последствиям существования этих процессов. Сам по себе этот подход, конечно, новым вовсе не был. Известен был и главный недостаток: линейные экстраполяции от наблюдаемых закономерностей в будущее очень часто были ошибочными. Закономерности часто описывались весьма сложными уравнениями, представляемыми также сложными кривыми и многомерными поверхностями. Прогноз на них более-менее надёжен только на коротких отрезках времени.

Кроме того, возникал совершенно непредсказуемый системный фактор, возникали качественные скачки по мере накопления количественных изменений. Стандартный пример – французы и мамелюки. Наполеон говорил: “Два мамелюка, безусловно, превосходили трёх французов; 100 мамелюков были равноценны 100 французам; 300 французов большей частью одерживали верх над 300 мамелюками, а 1000 французов уже всегда побивали 1500 мамелюков”. Имелось в виду, что французы брали за счёт организации, за счёт системы.

Здесь особо следует отметить роль творческого воображения. В математических формулах что “засыпал”, то и получил. Например: 2 яблока плюс 2 яблока будет 4 яблока, но никогда не 4 груши или апельсина. А в творческих задачах известно лишь то, что вместо яблок обязательно будет что-то другое. Это согласуется с классическим определением понятия системы как объекта, обладающего свойством не сводимым к свойствам его элементов. На этом и основывается требование развивать воображение: иначе, мол, не угадать, что же получится при создании новой системы. Действительно, как описать новое (да и старое) свойство. Как известно, свойство объекта есть форма представления в мышлении человека процесса преобразования движения (энергии) этим объектом. А как можно описать процесс без единицы измерения?

Конечно, “творческое” воображение нам подскажет много чего кроме яблок. Это могут быть кг, ватты, м³/дж, ° С и сотни других. Но что из них верно? Воображение здесь бессильно, поскольку надо рассчитывать, а не воображать. Иное дело, что, не имея соответствующего аппарата, приходится пользоваться воображением как костылём. Но именно как костылём!

Возникшая на почве этой проблемы теория катастроф красиво объясняла эти самые непонятности, но предсказать их не могла. Максимум её возможностей – описание ситуации, при которой система (протекающий в ней процесс) становится неустойчивой и может в любой момент скачком изменить своё состояние. Разумеется, не всегда такое изменение означало катастрофу в обыденном понимании этого слова. Чаще всего это выглядело как случайный, самопроизвольный выбор системой (процессом) одного из нескольких путей дальнейшего развития в так называемой точке бифуркации.

Например, теоретически можно поставить шарик на острие ножа, но, понятно, это состояние будет крайне неустойчивым и достаточно любого, самого незначительного внешнего фактора, чтобы этот шарик свалился в одну или другую сторону. Аналогично, экзальтированная толпа совершенно случайно может покатиться по одной из двух-трёх улиц. Результаты будут совершенно разные: то ли учинит погром в еврейском квартале, то ли устроит митинг у мэрии, то ли тихо рассосётся на пустыре. Или, Бонапарт совершенно случайно остался жив на Аркольском мосту. Будь он там убит, всеевропейское побоище и перетряска, затеянные Францией, приняли бы гораздо меньшие масштабы ввиду того, что прочие генералы, почти равноценные Бонапарту на поле боя, сильно уступали ему как государственные деятели. При этом, естественно, изменения в политической карте Европы произошли бы всё равно, но в иной форме. Вот такие моменты в развитии процессов и называются точками бифуркации. Прохождение этой точки называется катастрофой, но далеко не всегда выглядит как катастрофа. Это просто скачкообразное изменение в протекании процесса. Как, например, фазовый переход.

Описываемые методы прогноза совсем не справлялись с ситуациями, когда развитие прогнозируемой системы довольно неожиданно (для экспертов) прекращалось и вместо неё возникала новая система, с той же главной функцией, но с другими параметрами. Классический пример: промах Наполеона с пароходом Фултона, которому вскоре предстояло сменить красивые, но отживающие своё парусники. Не менее известные примеры связаны с расчётами 19-го века по быстрому росту числа лошадей в Лондоне и в 20-м – числа кинотеатров в США. В первом случае эксперты предвещали через два-три десятка лет появление на улицах полуметрового слоя конского навоза. Во втором – по одному кинотеатру на одного кинозрителя. Как уже известно, эксперты ошиблись оба раза: в первом случае появился автомобиль с “лошадями” под капотом, во втором – телевизор.

А вот пример прогноза, сделанного академиком Капицей в 70-х годах. На всём доступном ему статистическом материале о росте населения планеты Капица обнаружил, что прирост происходит с так называемым обострением, в результате чего к 2024-му году численность станет бесконечной. С одной стороны, реальность до сих пор очень хорошо укладывается на расчётную прогнозируемую кривую, а с другой – этого явно не может быть. Следовательно, должно что-то произойти. Но что? Мы застанем это время. Люди - не лошади, их под капот автомобиля не упрячешь. Ещё одна всемирная бойня? Вполне возможно. Массовое переселение на Марс и Альфу Центавра? Техника далеко не та. Человек начнёт менять свой облик? Вполне возможно, если к тому времени справятся с проблемой искусственного интеллекта. Падение астероида? Отчего бы и нет, как раз завершается очередной 4-миллионный период между такими падениями. Во всяком случае, очевидно, что ни один из традиционных методов в таких ситуациях не работает.

Довольно быстро выяснилось, что проблема с прогнозом (да и вообще с новым знанием) упёрлась в существование так называемого системного свойства. По определению системой называется совокупность объектов, обладающая свойством, не сводимым к свойствам этих самых объектов. Классический пример системы – самолёт: ни одна из частей самолёта летать самостоятельно не может. Отсюда вытекает суть проблемы: нельзя по свойствам некоей группы объектов заранее сказать, каким свойством будет обладать система из этих объектов. То есть, можно ещё сказать, каким свойством не будет обладать система, но и только.

Проблема эта носит фундаментальный характер. Именно она порождает недоверие к экспертным оценкам: выяснилось, что наибольшей сбываемостью обладает прогноз эксперта-одиночки, а не большинства экспертной группы. Именно она вынуждает до сих пор школу и институт набивать головы учащихся уймой фактического материала с затратой на это лучших лет, из которого им в жизни пригодится, в лучшем случае, четверть. И ситуации будут не те, и знания устареют. Особенно печальна ситуация с устареванием знаний. Доходит до того, что в некоторых, наиболее динамично развивающихся, отраслях приходится переучивать персонал не реже раза в год. А это недёшево.

Проблема предсказания новых фактов, новых знаний столь интересна, что по ней вдоль и поперёк прошлись целые армии фантастов. Но даже они не сумели предложить что-либо новое. Разве что источниками новой информации у фантастов были разные инопланетяне. Хотя нет, одному из фантастов, Станиславу Лему, удалось-таки предложить нечто совсем новое: герой повести “Формула Лимфатера” открывает формулу, из которой с помощью определённых преобразований можно вывести все знания обо всём. Интересно, что почти в то же самое время новосибирский учёный Ю.И. Кулаков начал разработку основ Теории физических структур (ТФС), которая позволяла (по крайней мере, предположительно) сделать то же самое. Обстоятельства сложились так, что развития ТФС не получила. Вероятно, её время ещё не пришло.

Очень мощным вкладом в понимание общества как динамически развивающейся системы явилась разработанная Гладышевым Г.П. макротермодинамика. Впервые удалось построить модель общества (и человека в частности) как закрытой термодинамической системы. После этого к живым системам, открытым термодинамическим системам, оказался приложимым (в том числе и для целей прогноза) весь проверенный аппарат классической термодинамики, разработанный именно для закрытых систем. Убедиться в этом можно по книгам Ф.Даниэльс, Р. Олберти “Физическая химия” (М. “Мир”, 1978г.), Гладышев Г.П. “Движущая сила биологической эволюции” (Вестник Российской академии наук, 1994г., т.64, №3, с. 221), Гладышев Г.П. “Термодинамика и макрокинетика природных иерархических процессов” (М., Наука”, 1988г.). Термодинамический аппарат Гладышева очень хорошо дополнял вышеупомянутые модели Гумилёва и Ахиезера, поскольку представлял собой их физическую основу. Все вместе они выбивали почву из под ног “лириков”, воспрянувших было духом после дискредитации истмата. Теперь история вновь превращается во вполне предсказуемый процесс. Разумеется, модели эти ещё очень общие и далеко не инструментальные. Но это дело временное.

Необходимыми ресурсами для решения этой проблемы обладала, как выясняется, изрядно скомпрометированная партийными фальсификаторами диалектическая логика (или, более широко, диамат). Интересно, что косвенно это направление проявлялось даже в работах открытых противников диамата. Например, того же Гумилёва или Ахиезера. Первые практические наработки здесь возникли в весьма специфической области – в изобретательстве.

Известно, в изобретательстве царила (да и сегодня царит, в основном) такая же надежда на осенение свыше, как и в прорицательстве. Практически все “методы” изобретательства направлены исключительно на форсирование озарения. Несомненно, есть (и немало) одарённых личностей, которые с озарением на “ты”.

Известны “мозговой штурм”, синектика, морфологический анализ, “гирлянды ассоциаций”, списки контрольных вопросов и множество прочих. Все они целиком и полностью нацелены на ускоренный набор максимального числа вариантов всевозможных идей (названия указывают на способы их генерации), которые можно было бы (хотя бы на первый взгляд) использовать для решения поставленной задачи. А затем начинается перебор “подходит – не подходит” на интуитивном (без ясных критериев) уровне, методом проб (мысленных или реальных) и ошибок. При этом возникает отчётливое противоречие: чем больше вариантов решения найдено, то выше вероятность того, что среди них находится и сильнейшее, но тем ниже вероятность его обнаружения в силу своей неординарности.

Принципиально, что ни один из этих методов не предлагает критериев, по которым можно было бы отличить сильную идею от заурядных, а то и вовсе вздорных. Применение инженерами “пробочных” методов показывает, что даже отличное владение специальными техническими знаниями не является гарантией понимания основы этих самых знаний, что знания эти восприняты механически. Этих методов многие десятки, но все они страдают одним и тем же недостатком: интенсификация умственной деятельности никак не связана с развитием объекта изобретательства. Ну, это примерно как тренировать спортсмена на рекорд без привязки к конкретному виду спорта. Понятно, что юной грации нечего делать на помосте штангиста, а сумоисту – у турника.

Прорыв был сделан с переходом к представлению о наличии глубинных процессов в развитии техники при всей внешне беспорядочности в появлении изобретений. То есть, изобретение было представлено не как всякое новшество (каких может быть сколько угодно с точки зрения текущего понимания полезности и новизны), а как прогноз будущего состояния, будущей конструкции конкретных технических систем.

Вот пример: представьте себе, что перед вами поставлена задача изучить закономерности поведения рулевого, который год за годом безаварийно водит свой пароход из порта в порт. Разве вы будете считать статистику поворотов штурвала вправо или влево и на сколько градусов? Разве вы будете выяснять динамику настроения рулевого и связь его с зарплатой? Нет, конечно. Вы удовлетворитесь тем, что у рулевого есть, как выясняется, очень хорошая карта фарватера и он глядя на неё всегда знает, где, куда и на сколько надо повернуть, чтобы миновать мель или риф. Поведение рулевого будет целиком предопределяться внешними факторами. Так и с техническими изобретениями. Чтобы выяснить, как делаются изобретения, надо наблюдать за поведением не изобретателя, а технических систем. Надо изучать закономерности их изменения, выявлять характерные признаки состояния систем, предшествующие очередному этапу их развития, и способы перехода к новому этапу.

Пионером нового направления стал итальянский барон Роберто Орос ди Бартини, он же Роберт Людовигович Бартини, один из самых засекреченных советских авиаконструкторов 30-70-х годов. Разработанный им метод получил название “И – И” от принципа соединения взаимоисключающих требований: “И то, И другое”. Бартини прямо и недвусмысленно утверждает, “... что возможна математизация рождения идей”. Бартини не оставляет места озарению, случайности в таких заведомо неустойчивых системах, как самолёты; только строгий расчёт. Впервые об этом своём логико-математическом исследовании Бартини доложил на совещании в ЦК ВКП (б) в 1935 (!) году.

Показательна одна из прогностических разработок Бартини, которую мы сейчас назвали бы морфологическим анализом (хотя это лишь внешнее сходство). Он взял все сколько-нибудь значимые характеристики всех видов транспорта, свёл их в три обобщённых показателя и на их основе построил трёхмерный “ящик”. Выяснилось с чрезвычайной наглядностью, что нынешние виды транспорта занимают ничтожную часть объёма “ящика”. Выяснилась предельная степень совершенства транспорта, основанного на известных принципах. Выяснилось, что наилучшим соотношением всех характеристик способны обладать только экранолёты (или экранопланы) с вертикальным взлётом и посадкой. Короче говоря, получился исключительной важности прогноз развития транспортных средств, ничуть не утративший своей актуальности и поныне. Между прочим, СССР лет на 10 ушёл вперёд по части экранопланов (Алексеев Р.Е., Назаров В.В.), добившись неправдоподобной грузоподъёмности.

К сожалению, атмосфера тотальной секретности в советском авиастроении ограничила пользование этим методом прогнозирования только в узкой группой “допущенных” специалистов. Впрочем, известны работы Бартини по ключевым проблемам физики, опубликованные в “Докладах Академии наук” (1965г., т. 163, №4), и в сборнике “Проблемы теории гравитации и элементарных частиц” (М., Атомиздат, 1966г., стр. 249-266). С 1972 года материалы о Р.Л. Бартини изучаются в Институте истории естествознания и техники АН СССР и в Научно-мемориальном музее Н.Е. Жуковского. Более подробно об этом человеке можно прочитать в книге И. Чутко “Красные самолёты” (М. Изд. полит. литературы, 1978г. и в сборнике “Мост через время”,1989г.).

После войны прикладная диалектическая логика была повторно и независимо открыта бакинским флотским инженером Альтшуллером Генрихом Сауловичем и опять-таки применительно к изобретательству. Метод получил название ТРИЗ – теория решения изобретательских задач. В отличие от “И – И” ТРИЗ была полностью открыта. По ней изданы десятки книг (“Творчество как точная наука”, “Найти идею ...” и д.р.), проведены сотни учебных семинаров. Огромная практика показала высочайшую прогностическую способность ТРИЗ.

ТРИЗ опирается на принцип подчинения развития технических систем объективным законам, которые можно познать и использовать для сознательного – без множества “пустых” проб – решения изобретательских задач. Она построена на материале сотен тысяч патентов с целью выяснения истории развития отдельных технических систем и выявления общих для них последовательностей одинаковых событий (закономерностей). Знание этих последовательностей позволяет уверенно предсказывать судьбу новых технических систем. То есть, предсказывать новые изобретения, новые открытия.

С помощью ТРИЗ при решении очередных инженерных задач можно не предаваться бесконечным “а если попробовать так”, а сразу видеть новое состояние совершенствуемой машины (или её узла). То есть, можно отказаться от проб и ошибок.

Одним из сильнейших инструментов ТРИЗ стало понятие “противоречия”. Процесс решения изобретательской задачи рассматривается как выявление, анализ и разрешение противоречия, возникающего при неравномерном развитии технических систем. Из обыденного опыта известно, что если только при обсуждении какой-либо задачи возникает противоречие (типа “нос вытянешь – хвост завязнет, хвост вытянешь – нос завязнет”), то это воспринимается как тупик обсуждения проблемы. Затем обычно начинают искать или новые направления, или некие средние, “оптимальные” решения (типа “нос не очень застрял, и хвост не очень увяз”). Как показывает опыт, компромиссы обходятся дороже, чем любая из альтернатив. Но и сами альтернативы проблемы не решают. ТРИЗ, как и Бартини, требует идеального решения по совмещению альтернатив (типа “И хвост вытянул, И нос не застрял”). В ТРИЗ возникновение противоречия понимается как признак правильности анализа, который при корректном разрешении противоречия без проб и ошибок даст максимально сильное решение именно типа “И – И”. Оно же – правильный прогноз развития системы.

Разумеется, нельзя считать, что показанные выше кривые были открыты только в ТРИЗ. Напротив, ТРИЗ использовала уже накопленный богатейший опыт инженерной мысли. Например, те же кривые известны в США с конца прошлого века. С применением их в прогнозировании конкретных технических систем (например, полимерных волокон) можно ознакомиться по великолепной книге Р. Фостера “Обновление производства: атакующие выигрывают”. Кстати, эти кривые хорошо иллюстрируют упоминавшиеся выше прогнозы с пароходом Фултона, лондонскими лошадями и кинотеатрами: исчерпавшая ресурс развития система сменяется новой системой.

Но ТРИЗ пошла гораздо дальше. Были открыты конкретные механизмы развития, такие как “динамизация”, “переход моно-би-поли”, приёмы и принципы разрешения противоречий. Был открыт шедевр прикладной диалектики – алгоритм решения изобретательских задач (АРИЗ). Последняя его версия (АРИЗ-85В), разработанная Альтшуллером Г.С. в 1995г. и сегодня остаётся наиболее надёжным инструментом в руках инженеров (обученных, разумеется, ТРИЗ). Конечно, с тех пор в ТРИЗ были найдены ещё более мощные алгоритмы, повысился уровень абстрагирования, позволивший уверенно применять ТРИЗ к совсем не-техническим задачам (социальным или коммерческим, например).

Но для эффективного применения ТРИЗ потребовалась высокая культура и дисциплина мышления (систематичность, алгоритмичность). Преодолеть этот квалификационный барьер сумели немногие из десятков тысяч слушателей курсов ТРИЗ. Слишком уж сильна привычка думать абы как. Например, любой из нас, взявший на себя труд проследить работу своего мышления над какой-нибудь задачей, отметит, что даже за полчаса мысль отвлекалась на посторонние вещи раз десять. Такое мышление можно сравнить с распутыванием клубка ниток методом беспорядочного дерганья за всё, что попадает под руку, наряду с бессмысленным глазеньем по сторонам.

Нельзя, наконец, не упомянуть об интереснейшем направлении развития ТРИЗ – её компьютерном варианте, получившем название “Изобретающая Машина” (ИМ). Идея создания ИМ принадлежала Цурикову В.М. (Минск, а ныне в США, глава Invention Machine). Первые продажи ИМ начались в 1989г. Позднее создали англоязычную версию, с которой Цуриков и уехал, продавая её в США под маркой TechOptimizer.

ИМ оказалась чрезвычайно сильной экспертной программой. Разумеется, отдача программы тем выше, чем лучше пользователь подготовлен к работе с ней. В принципе ИМ относится к области искусственного интеллекта и очень вероятно, что именно ТРИЗ выведет на достоверную модель человеческого мышления. Ведь только ТРИЗ занимается диалектической логикой, которая и отличает мышление человека от самых-самых компьютерных программ со всеми их фреймами и т.п.

Подытоживая обзор, необходимо отметить довольно явственную тенденцию (или закономерность) в развитии методов прогнозирования:

Заметен постепенный переход от совершенной случайности воздействия внешних сил к только намечающейся жёсткой заданности, предопределяемой законами природы. Тенденция отражает изменение степени понимания мира, его системности, трансформируемого в методы прогноза.

Другая тенденция – рост роли в прогнозах реально происходящих процессов. Соответственно, возрастает понимание необходимости их изучения.

Третья тенденция – возникновение всё более точных частных (как выясняется потом) моделей среды обитания человека, затем - комплексных моделей. Модели возникают на основе теорий, описывающих выявленные закономерности в изменении среды.

На основе этих тенденций можно сделать ориентировочный прогноз развития средств прогноза: что будет после нынешней ТРИЗ? Разумеется, этот прогноз не должен затрагивать всякие “расширения” и “усиления” инструментов ТРИЗ и их отдельных элементов. Это были бы частные и непринципиальные подробности.

Так вот, поскольку формальная логика и диалектическая логика (в виде, скажем, ТРИЗ) есть только форма отражения реального мира и происходящих в нём процессов, постольку дальнейший прогресс прогностического аппарата будет целиком опираться на достижения естествознания. Сегодня этими достижениями есть основания считать макротермодинамику, теорию фракталов и теорию бутстрапа. Игнорировать их – значит заниматься схоластикой или брести методом проб и ошибок. Как выявилось, эти три теории в наибольшей степени соответствуют принципам ТРИЗ и, тем самым, способны развить её аппарат. Впрочем, не только развить, но и вскрыть физическую, так сказать, сущность используемых в ТРИЗ способов обработки информации (пресловутые “глубинные механизмы”). Это немаловажно, так как попытки “улучшения” ТРИЗ обычно только усугубляют её недостатки.